Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 130

130

Аптека ремонтировалась три недели. Обновленная вывеска повисла на прежнее место, с двуглавыми орлами, – «Аптека – Apotheka-Sciller». На прежнем месте в окнах стали стеклянные шары, у входа загорелась газокалильная лампа.

И за конторку вышли в белых халатах Израиль Иосифович Шиллер с Наумом Соломоновичем Хейфецом – в ожидании клиентов.

Первой пришла «баба» в овчинном полушубке, в шали, перекрестилась, сказала:

– Дай ты мне, Христа ради, буры на три копейки, тараканы детей заели, сил моих нету… Тебя, значит, не окончательно добили? – ну, Христос с тобой!..

Пришел учитель Богородский заказать тиоколу, – облокотился на конторку, сказал, оглянувшись по сторонам:

– Поздравляю, поздравляю, – какое безобразие, а?..

Ответил Наум Соломонович, очень громко, почти угрожающе:

– Вы же сами первый толстовец и держитесь за непротивление зла! – Наверху, на кухне Лиза – артистка Елизавета Андреевна Зорина – в фартуке, с засученными рукавами, после целого дня уборки, поставив на табурет – за отсутствием кухонного стола – керосинку, на корточках варила картошку, а на второй табуретке разделывала сельдь. Рядом с Елизаветой Андреевной, также на корточках, сидели Маргариты и Софья Волынская, бывшая Бабенина.

…Прошли без вестей три месяца, пошли четвертый и пятый, как арестовали Елену Сергеевну, Надежду Андреевну, Клавдию Колосову. Дом Никиты Сергеевича пустовал, безмолвный и всеми покинутый, даже детьми. И к калитке Никиты Сергеевича подъехали салазки, запряженные в Мишуху Усачева, в Климентия Обухова, в Анюту Колосову. Высоко на салазках, друг на друге, располагались, средь домашней утвари, клетки с птицами, заподенки, пленки, силки, – клетка с Сысоем-соловьем. Вторым заездом от сада Мишухи Усачева везлись на санках собачьи тюфяки, кастрюли, кочерги, превыше всего лежал луженый самовар. Затем Мишуха провел в сад Никиты Сергеевича всех своих знаменитых собак, двух борзых на смычке, двух гончих, огненного сеттера и единственного в мире Фунтика. Дом Никиты Сергеевича наполнился птичьим чириканьем и собачьим чиханием, от непривычного воздуха.

Мишуха Усачев сказал Никите Сергеевичу:

– Мы к вам на жительство, пока Клавдюша в тюрьме находится, – будем сообща возиться, Анютку обучать. Я – по хозяйству, что надо, Анютка – по учению, а то боюсь я, Никита Сергеевич, неподходяще вам одному, без человечьей души. Человеку без живой души не положено быть, Никита Сергеевич! – оставить вас одного я никак не могу!..

Проходил февраль. Мишуха Усачев пробивал траншеи среди снегов от парадного к калитке. Каждый вечер по траншее в дом проходил Климентий Обухов, – отец его, как мать Анны, сидел в тюрьме, оба ждали суда. Анна жила в комнате Надежды Андреевны – как раз под кабинетом Никиты Сергеевича. Наверху в кабинете Никита Сергеевич сидел у математических формул. В столовой Мишуха разговаривал с Фунтиком…

Климентий был сух и не речист. Не речиста была и Анна. Климентий и Анна читали вслух друг другу книги, оставленные Леонтием Владимировичем. Нового года в тот год не встречали. Не сказано было – и сказано было: революция кончена, ушла в подполье подсчитывать раны, собирать новые силы…

Отсветом революции всю весну, все лето, всю осень в тот год во всей громаде империи полыхали кострища помещичьих усадеб, зловещими заревами, – бунтовала крестьянская Россия, и по проселкам, в оврагах, в заревах, мчали казачьи сотни – пороть «мужиков», жечь и расстреливать шрапнелью деревни, – а из городов, с заводов, по рекам, по железным дорогам, по большакам – на север к Белому морю, на восток к Охотскому морю, на юг за Каспийское море – по тюрьмам, по этапам, по ссылкам, по каторгам – империя разгоняла честных людей – и вешала, вешала, вешала, ибо сказано было и сказано не было, что революция – кончена.

Бабенин со стражниками и с Разбойщиным мчал от села к селу. Дома у себя Бабенин по-новому распределил комнаты, кабинет перенес в бывшую комнату дочерей, спальню уничтожил, в бывшую спальню вселил Дэку и Родэку, бывший кабинет отдал Николаю. Вера и Надежда – Дэка и Родэка, – двоешки, были в совершенстве похожи друг на друга, неразличимы, так, что даже отец каждую в отдельности из них не окликал, чтобы не ошибиться. Сестры замечательно дополняли одна другую. Они не могли быть друг без друга. Когда они учились в прогимназии, одна готовила уроки только по русскому языку, а другая только по французскому, каждая отвечала по своему предмету за обеих, ибо их не различали учителя, – обе имели одно и то же знание. Обе они откликались и на Веру, и на Надю. Когда они разговаривали, одна начинала фразу и вторая кончала. Закончив обучение, они жили дома без дела, играли немного на пианино, немного пели, немного читали, много спали, любили вышивать на пяльцах. Они не запоминали лиц людей, цвета волос или глаз, но помнили без ошибки цвет материи, фасон и цвет гребенки и башмак. Кроме прозвания – Дэка и Родэка, – славились девушки по Камынску также необыкновенною своею походкою, так широко расставляли при походке носки туфлей и так близко держали пятки, что непонятно было, как они держатся на ногах и почему не отдавливают сами себе пятки.

Николай Евграфович считал дочерей примером для всех. Они одни не увлекались революцией, ни даже любительскими спектаклями. Они увлекались офицерами, молодыми помещиками – и в первую очередь Григорием Федотовым. Николай Евграфович, когда ушла от него Софья Волынская, не переживал ее ухода столь лее страстно, как уход «законной» жены к графу Уварову. Николай Евграфович, по совету Верейского, нанял горничную и перестал фабрить усы. Он очень много разъезжал по уезду – и очень берег часы для дома, предпочитая разъездам домашний уют в беличьей куртке и заячьих сапогах. У сына Николая увидел однажды Николай Евграфович книгу «Маугли» Киплинга, – отобрал для ознакомления, не крамольная ли книжка? – прочитал – и вдруг, нежданно для самого себя, увлекся чтением, купил для личного пользования по указанию сына, поставил в книжный шкап, рядом с сочинениями графа Салиаса, запирал от сына полные собрания сочинений Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, Киплинга, Сетона Томпсона, – зачитывался ими и перечитывал их по многу раз.

130