Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 129

129

– Не могу, – ответил Иван Иванович. – Принципиально беспартийный.

– А зря… я – было и деньжонок на партию захватил. Значит, надо с Аксаковым Павлом Павловичем сговариваться?.. Жалко, – с вами бы лучше, по соседству и без обмана. Павел Павлович – он главное дело по бабочкам, денег я ему не доверю… – Сергей Иванович вздохнул раздумчиво. – А книжечку Фридриха Ницше, если хотите, я дам, для души, почитайте. Никакой, то есть, совести!.. Я ее сразу десять штук купил, для знакомых. Адвокат Вантроба, Нила Павловича, убитого, брат, в Москве для души посоветовал… Так, значит, к Аксакову? – и смех и грех!..

– Ты прости меня, Сергей Иванович, – сказал Криворотов, – но ведь ты – вроде как бы принципиальный мерзавец.

– А ты как понимал? – спросил Кошкин, – только вот насчет принципиальный я с тобой не согласен!..

…Артистка Софья Волынская переехала на гору к художнику Нагорному. Нагорный в башне загрунтовывал холст, на котором собирался писать не просто рабочего, но рабочего-рыцаря, – и на стены Нагорный вернул старые свои рыцарские полотна…

Два с половиной с лишним месяца, до крещенских морозов нового, 906-го года, на базарной площади стоял брошенный и разгромленный дом с вывеской, повисшей на одиноком гвозде и со сбитыми на сторону двуглавыми орлами, – «Аптека – Apotheke Sciller», – и два с половиною месяца никто не видел на улицах в Камынске ни Израиля Иосифовича, ни детей его, ни жены его, ни помощника Наума Соломоновича Хейфеца. Разгромленный дом на площади заметало снегом, горожане обходили его стороной. В базарные дни на площадь съезжались крестьяне с возами сена и с дровами, – дом служил за общественную уборную.

Израиль Иосифович после нескольких ночей у Молдавского поехал было к брату в Смоленск, но там ждали погромов, – поехал было в Москву, но там не прописывали, взяли на подозрение, могли арестовать, – вернулся в Камынск, намереваясь временно снять у кого-нибудь две комнаты, но никто не сдавал. Приходилось жить, рассовав детей кое-как, гостем по знакомым, которые были не рады гостю, – страшно было появляться днем на улицы.

И в крещенские морозы в осеннем пальто помощник Израиля Иосифовича Наум Соломонович Хейфец прошел в два камынских учреждения – в государственное и в общественное – в канцелярию уездной полиции и в городскую управу, – в оба с одним и тем же вопросом, написанным на бумаге: разрешается или не разрешается аптекарю Шиллеру взять новый патент на новый 1906-й год?

В уездном полицейском правлении начальствовал Бабенин, в управе – Коровкин. Наум Соломонович не доходил до них и собеседовал не с ними, а со столоначальниками, – и не собеседовал даже, а подал каждому столоначальнику в отдельности по заявлению, со вложением в заявления по «красненькой», то есть по десятирублевой бумажке. Столоначальники обещали подумать, велели прийти завтра. Назавтра столоначальники велели написать по новому заявлению в учреждения и намекнули, какие, на какую сумму и для кого должны быть вложения в новые заявления.

Через день Наум Соломонович принес Израилю Иосифовичу – предписание, именно:

...

«Г. фармацевту И. И. Шиллеру.

Предписание.

Ввиду того, что за истекший 1905-й год вы являлись содержателем Аптеки в городе Камынске и от вас не поступало отказа от дальнейшего содержания указанной Аптеки, одновременно же с этим с октября прошлого года Аптека не функционирует и находится в антисанитарном состоянии, распространяя вокруг себя зловония и не соответствуя благоустройству г. Камынска, Уездное Полицейское Правление предписывает произвести текущий ремонт в Аптеке и открыть означенную Аптеку для пользования населения, во избежание штрафа в десятидневный срок, и впредь содержать Аптеку в состоянии, соответствующем городскому благоустройству.

Уездный исправник надворный советник Бабенин.

Столоначальник коллежский регистратор Винтов».

И утром, ни на кого не оглядываясь, первый раз за два с лишним месяца днем, первый раз за это время в сторону аптеки, – Израиль Иосифович в сопровождении Наума Соломоновича пошел осматривать свой дом.

Дверь на улицу, некогда стеклянная, была сорвана с петель и отсутствовала. Не только нижний этаж, но и верхний являл собою зловонные нужники. Стены из-рыгали остроумие сортирных надписей. Шиллер долго стоял на пороге в спальню, – здесь умерла первая его жена, мать его детей. Из спальни Израиль Иосифович прошел в детскую, прислонился к дверному косяку. На белой двери, сорванной с петель, но не украденной, синим карандашом изображались большая девочка, два мальчика и маленькая девочка, лица и волосы у всех разрисованы были красной половиной карандаша. Года четыре тому назад эту картину нарисовала маленькая Маргарита, – тогда от отца она получила нагоняй, а вымыть дверь, оказывается, забыли…

– Израиль Иосифович, – угрожающе сказал Наум Соломонович, – я же говорил вам, что вам не надо сюда идти, пока не ходил я. Я же все сделаю сам и сам приведу подрядчика!.. Если вы опять будете сходить с ума и плакать, – я тоже могу попасть в сумасшедший дом!..

– Помните, Наумчик, на этой картине Маргариточка изобразила себя, старшую Маргариточку, мальчиков, и, если бы она сама не показала мне, никто бы и не заметил, потому что дверь открывалась в коридор к сундуку… А я тогда наказал Маргариточку…

На санках к аптеке подъехал Сергей Иванович Кошкин, –

– Ах, сукины дети, ну и пейзаж!.. Всё изгадили, – ах, сверхчеловеки!.. Но – ничего, то ли бывает, Израиль Осипович, – вставим сначала тепляки, прогреем, просушим… даже вьюшки у печей украли?! – ну и сверхчеловеки!..

129