Климентий молчал, молчала изумленно Анюта. Молчал Ванятка Нефедов.
Мишуха Шмелев говорил удивленно:
– О?!
Егорка Коровкин сказал:
– На-кось, выкуси! – и подставил дулю под нос Анюты, – так тебе и жить, как Кошкины или мы!..
Антон Кацауров сказал:
– А ты почем знаешь? – чай, они не дурее тебя, а твой отец такой же хам, как и Шмелев, купец толстопузый. Разбогатеет товарищ Минька и будет богаче твоего отца.
Сказал Андрей Криворотов:
– Да нет же, не надо богатеть, наоборот, наш соляной амбар перестроят в сто раз больше, все будут носить туда, кто что наделает, и все будут брать оттуда, кто что заработал. А которые будут мешать, тех – в тюрьму!
– Соляной амбар – наш, – сказал Коровкин, – захотим мы его отдать или нет, еще неизвестно.
– А мы тебя – в тюрьму!
– А я Кольке Бабенину пожалуюсь.
– А мы тебе за ябеду морду раскрасим. Ваня Кошкин сказал рассудительно:
– Да что ты против всех делать будешь? А с Андрюшкой и с Антошкой – весной мы поступим в среднее учебное заведение, они в гимназию, а я в коммерческое, а потом мы станем студентами, а все студенты – бунтовщики.
Спросил строго Мишуха Шмелев:
– Когда ж это будет, чтобы всё поровну?
– А вот… война с японцами кончится… Коровкин крикнул в азарте:
– Ты что – опять за японцев, как зимой, когда в Порт-Артур играли?! тебя тогда отец мало выдрал?!
Андрей смутился. Климентий сказал Андрею строго:
– И чего ты болтаешь зря?! Климентий вообще молчал.
Андрей опять сидел за столом, покрытым громадной промокательной бумагой, на подоконнике рядом сидел Леонтий Владимирович. Леонтий Владимирович говорил:
– Ну, теперь долби: «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда»…
– …«Хлопотливо не свивает долговечного гнезда»… А я чтой-то не понял, когда ж это будет?..
– Не – чтой-то, а – что-то. Что именно?
– Когда все начнут сносить всё в эти сараи, а Клавдия Колосова будет получать столько же, сколько Шмуцокс?
Леонтий Владимирович ответил не сразу и без шутки:
– Точно тебе сказать не могу. Что касается Шмуцокса, с ним мы скоро поспорим, – а когда вот построим сараи, – это не очень еще скоро… Но – построим!.. А что нам надо делать, чтобы скорее построить, – об этом я тебе скажу точно. Никогда не надо жить, откладывая на завтра то, что можешь сделать сегодня, и не надо дожидаться этого завтрашнего дня. Надо быть образованным и честным, и надо всем, чем каждый из нас может, – надо помогать, чтобы завтрашний день был как можно скорее. Надо быть честным, храбрым и убежденным, – надо знать, что это – то есть твои амбары – обязательно будет, надо знать и надо делать…
– Никита Сергеевич – тоже знает и не ждет? – спросил Андрей.
– Ах, Никита Сергеевич!., он знает, делает и – ждет, – ждет большее количество лет, чем твоему отцу от роду… Как будет хорошо, если он дождется…
Андрей засиделся в столовой, – давно уж пора было б идти на столбы, – но в столовой Никита Сергеевич выставлял зимние рамы, из сада в столовую должны были двинуться весна, запахи земли, весны, должны были заполнить столовую, – и Андрей с Леонтием Владимировичем ковырял замазку дотемна, пока не открыли рам, пока не сказал Леонтий Владимирович, что пора спать.
Андрей вылез из окна в сад навстречу весне, пошел садом по просохшей дорожке, застрял около Надежды Андреевны, помогал ей рыть клумбу под цветы. В сад вошел Леонтий Владимирович, с можжевеловой дубинкой в руках, с которой он ходил по городу, – сказал:
– Ты еще здесь болтаешься? – марш отсюда! Леонтий Владимирович вышел за калитку вместе с
Андреем.
– Ты куда же теперь?
– На тумбы.
– По дороге.
Тумбы пустовали. Леонтий Владимирович пошел дальше, в темноту, к соляному амбару. Андрей присел около тумб в надежде, что придет кто-нибудь из товарищей. Тумбы отделялись от соляного амбара площадью, амбар был на возвышении. Андрей долго видел голову Леонтия Владимировича на фоне зеленого, как прудовая заводь, неба. По мосту прошел Артем Обухов, отец Климентия, – постоял у моста, оглянулся во все стороны, направился к соляному амбару, вслед Леонтию Владимировичу, – и опять долго виднелась голова на зеленом небе. Андрей видел, что еще чья-то голова прошла по небу с другой стороны площади, от станции,
– и показалось, что вспыхнул на секунду и потух спичечный огонек в развалинах соляного амбара. И тогда со дна оврага на мост к тумбам выполз Климентий.
– Твой папа и товарищ Леонтий сейчас пошли в соляной амбар, ей-Богу! – крикнул Андрей.
– И чего ты врешь на всю улицу? – ответил Климентий.
– Я не вру, я сам видел, головы на небе.
– А раз видел, зачем орешь.
Климентий сел рядом с Андреем, степенно, как старик.
– Все учишься и книжки читаешь?
– Да.
– А я на станции пропадаю… И интересные есть книжки?
– Очень интересные… Товарищ Леонтий сказал,
– точно неизвестно, когда будет, – а что делать, об этом он сказал точно. Нельзя жить, откладывая на завтра все, что можно сделать сегодня…
По мосту прошел еще человек – Григорий Васильевич Соснин, чертановский учитель. Андрей примолк. Григорий Васильевич постоял у моста, свернул к соляному амбару.
– Пойдем, посмотрим, – шепотом сказал Андрей.
– И смотреть нечего, – сказал Климентий. – И чего ты все время болтаешь зря и нос суешь, куда не надо… Что в интересных книжках-то написано?..
Андрей ушел с тумб, когда небо стемнело окончательно, пересказав Климентию все прочитанное. Климентий остался один. Он опер локти о колени, скрестил руки, на руки положил голову, дремал, караулил весеннюю ночь – до тех пор, пока – обратным путем из соляного амбара – пошли поодиночке отец, молотобоец из депо Воронов, Григорий Васильевич, Илья Ильич Стромынин, Леонтий Владимирович.