Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 85

К оглавлению

85

Блаженных же в городе, кроме Мишухи Усачева, было еще двое. Один назывался – Пенсионер, а другой Тига-Гога. Пенсионер и был пенсионером, бывший чиновник, явно хворавший сифилисом, разбитый параличом до косноязычия, до невозможности найти в пенсионерском лице человеческого смысла. Скорченный, с мертвыми пальцами, он получал тридцать восемь рублей пенсии, громадные деньги по мещанскому быту, и переселялся из комнаты в комнату от одного до другого мещанского дома и от одного до другого скандала, когда нападал пенсионер на кого-нибудь из домовладелиц в поисках женской нежности. Тига-Гога от рождения был идиотом, волосатый полунемой, умевший только есть и бояться.

Рядом с Кошкиным под вывеской «Лужу-паяю» жил род слесарей и лудильщиков Шмелевых. Дед Артем Шмелев каждое воскресенье, возвращаясь из трактира на четвереньках, до дому добраться не мог и заночевывал часто под окнами Криворотова иль Кошкина, шептал, засыпая, миролюбиво, нараспев:

– Погодите, люди божие, погодите!., придет час гласа велия, вострубит труба иерихонская… погодите!..

Глава вторая
Город отцов, города и земли

Город жил и не переделывался, надо полагать, века от семнадцатого. Московская улица, она же Большая, она же Базарная, одним концом упиралась в базарную площадь, а другим рассеивалась в безымянные переулочки, в пустыри, огороды, в кладбище. Базарная площадь, обставленная двухэтажными каменными домами, с торговым, он же гостиный, рядом от времен царя Алексея, когда торговцы назывались гостями, – с кабаком, с трактиром Козлова, со столетним конским навозом, – торговая площадь упиралась в ров и в мост через ров. За рвом на холме располагался Кремль, уже не существовавший, оставивший от себя трижды после пожаров перестроенный собор, «святой» колодец, бывшее крепостное водохранилище, да известняковые лысины крепостных стен по обрывам. Кремль обрывался откосом. Под Откосом помещался Подол, – старинное слово, оставшееся только в Киеве, хотя еще в восемнадцатом веке Подолом называлась, в частности, часть Московского Кремля, идущая от дворцов к Москве-реке. На Подоле – огородики, садики, домики, кузницы, мельница, ямская слобода, публичное заведение. За Подолом, за Монастырской рощей – в широчайшем просторе лесов и полей, за лугами – деревни, села, помещичьи усадьбы, Верейское, Уваровка Над Подолом, в Кремле, в домах за колоннами и с мезонинами, проживало начальство, дворяне, располагались начальственные учреждения, – полицейское присутствие, суд, камеры земских начальников. Вокруг собора жили отец протоиерей, звонарь, причетник, дьякон. В Кремле было нешумно. Трижды в день, в утреннюю зорю, в полдень, в вечернюю зорю, с обеденным котелком в пасти ходил из Кремля от бурого с белыми колоннами дома до казарм караульной роты громадный сенбернар генерала Федотова, забирал в казармах солдатскую пищу и приносил ее генералу, – генерал окликал сенбернара из окошка по-аглицки.

Купцы жили предпочтительно вокруг Торговой площади.

Близь Торговой площади помещалась земская управа.

«Третий элемент», врачи, учителя, агрономы, статистики, жили по неурочным местам, при управе, при больницах и школах, при сельскохозяйственном складе.

Обыватель жил повсюду и, вообще говоря, не известно, чем проживал.

Боком к Кремлю и базару расположилась улица, идущая к станции и от станции, по которой раз в году проезжал в имение к себе царственный поэт великий князь Константин Романов, при проездах его купеческие приказчики бросали в небо шапки. Боком к этой улице прилегал бульвар, никем не посещаемый. Напротив бульвара располагался громадный желтый дом, разделенный надвое, на государственное казначейство и на государеву тюрьму. Упиралась улица в мост, за которым находилось сельцо Чертаново, Казачья тож. Сбоку у моста, на городской стороне у оврага находился старый соляной амбар. На этой улице располагался Дворянский Клуб. Жили на этой улице и домовладельцы.

…И у этой улицы, и у всего города был обычай – чаще, чем к Богу по церквам, чаще, чем в трактир Козлова для собеседований – различные городские сословия ходили в Кремль на Откос. Бюрократы и интеллигенты, прогуливаясь и раскланиваясь почтительно, смотрели на Подол, за Подол, в поля, в луга, в просторы, в пространства, в небо, – особенно веснами в разливы рек и по осеням, когда в небе кричали журавли, летевшие на юг к синему морю. Артем Шмелев любил весной, по первой травке, выпивать на Откосе. Молодежь и любовники назначали на Откосе свидания. Чиновники с Откоса уходили в трактир Козлова, выпить по полбутылке с «приличной» закуской. Обрыв уходил к закату, к западу. Иван Иванович Криворотов примолкал, глядя в пространства, в небо, в то единственное просторное, что было в его жизни, – так же, по тем же причинам, должно быть, по коим в классической русской литературе описывалась природа, как отрыв от действительности, уход в раздумье, в одиночество, в простор… Обыватель после Откоса в трактирах заказывал пару чая, в постные дни с постным сахаром, пил чай, собеседовал, ощущал общество, социальную значимость и соподчиненность человека, – узнавал события, спорил, обсуждал, создавал суждения.

Генерал Федотов дважды в день выходил на Откос для прогулки. Под Откосом, за Подолом жили крестьяне, – «мужики», как именовал их Федотов. Федотов много командовал ротами, – и генералу «тяглый русский народ», «мужик» казался на одно лицо, бородатый, как при царе Алексее, в полушубках, шапках и валенках алексеевских времен. Это было неверным представлением, потому что каждый крестьянин во всех этих деревнях был так же отличим от другого, как художник Нагорный от генерала Федотова: в отличии этом, подобно тому, как генерал Федотов и художник Нагорный одинаково ели гречневую кашу, один для здоровья, для солдатской выправки и для наблюдения за солдатскою пищею, а другой по страсти к рыцарям, доводящей до нищеты, – в парадокс к каше «мужики» пахали землю трехпольем, недоедали, кустарничали испоконными промыслами, скорняжили, гончарничали, лычничали на лапти, плели для господ корзиночки…

85