Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 180

180

Андрей и Климентий встретились, как условлено было еще из Камынска, на екатеринбургском вокзале, в толпе, в сараеобразном и грязном третьем классе, – они не видались пять лет.

Андрей встретил высокого, широкоплечего человека в аккуратном пальто английского покроя, в высокой, под котика, шапке, подобранного и покойного.

Климентий улыбнулся издалека свободной и очень покойною улыбкой, обнажив крупный ряд отличных – и добрых – зубов, снял с правой руки перчатку, приподнял шапку левой рукою, держа в ней вместе с шапкой перчатку. Волосы он зачесывал на косой пробор, и они были аккуратны, очень светлые. Климентий протянул руку округлым жестом, свободным и чуть озорным. Мозолей на руке не было, но рука показалась каменной, большая и белая. Лицо было крупночерто, белое, большое, покойное, умное, очень подобранное. Климентий не выглядел юношей. Климентий шапкой поправил прядь волос и надел шапку.

Климентий встретил худоплечего и не очень здорового человека, безразличного к своей шинели, некогда аккуратной, ныне заброшенной, и к мятой гимназической фуражке, которую он забыл снять, здороваясь. Он забыл улыбнуться, увидев Климентия. Его глаза смотрели сосредоточенно и очень ласково. Он был сухолиц и смугл, и прежде времени меж бровей вверх прошла морщина, делавшая лицо и пасмурным чуть-чуть, и чуть-чуть удивленным. Андрей забыл улыбнуться, но глаза его стали вдруг – и ласковыми, и озорными. Он подал свою сухую руку, отодвинув сначала локоть далеко назад и выкинув затем руку – углами – далеко вперед. Глаза Андрея вновь насторожились, и он оглянулся кругом ироническим взглядом.

Климентий перехватил этот взгляд, – он был таким же, как в детстве, – и Климентий сказал, –

– Помнишь, ребятишками мы лазили по садам за яблоками, ты залезешь к Кошкину на забор и сидишь там, соображая, куда сползать, по ту сторону или по эту, сюда глядишь – глаз озорной, туда глядишь – глаз осторожный, внимательный, взвешивающий…

Андрей рассмеялся и понял, что Климентий – по-прежнему – старший, – и это ощутилось, как очень приятное, дорогое от детства и нужное сейчас.

Вышли на привокзальную площадь, в мороз, Климентий окликнул извозчика, и глубокие сани поползли в гору на окраины к одиноким соснам и к тесным трехоконным рабочим хибаркам. В незнакомом доме, тепло натопленном и пустом, в незнакомой столовой с отлично крашенными полами и светлыми занавесками на оконцах, где на среднем оконце у плющей висела клетка с щегленком, – Климентий и Андрей остались наедине.

Климентий не был арестован сейчас же после Ленского расстрела, но круг его товарищей все суживался, где-то рядом ходил провокатор. Климентий и Дмитрий Широких оставались почти последними, уцелевшими на Векшинском. Третьего дня были обыски и у Климентия, и у Дмитрия, – ни Климентия, ни Дмитрия случайно не было дома, – типография в двух расписных сундучках, с которыми вятичи ездят на промысла, хранилась в камере ручного багажа на станции Екатеринбург. Климентий и Дмитрий приехали в Екатеринбург вчера, – от всех их явок уцелел только этот дом, в который Климентий привел Андрея, установив, что с вечера вчера и с утра сегодня дом безопасен. Провокатор ходил рядом, по пятам.

– Ну, так, – сказал Климентий и улыбнулся просторной, как определил Андрей, покойной улыбкой. – Мы здесь свободны. Давай говорить… Установить связь? согласовать действия? получать литературу?.. Хорошо. Я сговорюсь с товарищами… Ты говоришь, у вас удобнее всего с улицы постучать в крайнее к воротам окошко, в чертановской школе, и спросить: – «учитель, как пройти на станцию?»… – Хорошо… И вот тебе адрес, запомни, повтори, нигде не записывай, – Москва, Малая Бронная, семь, зубной кабинет Шлейфер, женщина зубной врач Шлейфер, ей сказать, сидя в кресле: – «зубы у меня не болят»…

Теоретических разговоров не было. Не было и воспоминаний. Климентий ни словом не обмолвился о том, что третьего дня у него был обыск. Андрей хотел напомнить о последней их встрече – о прощании в Камынске, когда обоим казалось, что они расходятся навсегда, – и не улучил для этого минуты. Климентий говорил уже без улыбки, негромко и медленно, о совершенно конкретных делах, и складка на лбу Андрея становилась все глубже, он наклонился к Климентию, чтобы слушать. На самом деле для воспоминаний не было времени, и у Андрея не было ничего такого, что следовало бы рассказать о себе.

– Черт его знает, – сказал Андрей, – какими колесами приходится ездить, – надо было заехать в Екатеринбург, он уже в Азии считается, чтобы найти адрес в Москве…

Климентий улыбнулся – опять просторною своею улыбкой, – но глаза его на секунду стали отсутствующими. Он сказал медленно, раздумывая и решая:

– А, ведь, на самом деле… Вот, что, Андрей, – и заговорил твердо, решенно: –Ты даешь мне или тому, кто подойдет к тебе, на вокзале, за четверть часа до отхода поезда, твой билет, – багажом я пошлю с тобою два ящичка. Если тебя будут провожать твои директорские гимназисты, ты можешь сказать им, да ты можешь сказать им и предварительно, за день до отъезда, что ты купил себе на память два вятских сундучка с коллекцией минералов, такое продается на станции, и ты их отправляешь прямо в багаж… Спрячь их в Камынске, хотя бы в соляной амбар… – И Климентий опять просторно улыбнулся. – В этих ящиках – типография. Я или кто-нибудь из товарищей дадут знать, что с ней делать, а, может быть, пока она пригодится и в Камынске, ты и Анна сами будете печатать. – Климентий впервые назвал имя Анны.

Климентий поднялся со стула, подошел к окну, заглянул на улицу, привычно поправил волосы, – сказал:

180