Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 176

176

В полночь старухи отвели невесту в спальню и раздели, сняли корсет, который весь день не давал невесте дышать. Спальня помещалась во втором этаже, в дальнем конце дома, выходила в гостиную. Второй этаж пребывал в пустоте, полуосвещенный и безмолвный. Из спальни имелась вторая дверь – через комнату старухи в кухню. Вскоре за молодою женою в спальню прошел молодой муж. За ним пробрался пьяный Леопольд Шмуцокс. В доме было тихо. На дворе одновременно ревели – оркестр «маньчжурскими сопками» и пьяные певцы «стреженью из-за острова». Шмуцокс упал на пол в гостиной против дверей в спальню, куда прошел Михаил. Шмуцокс стоял на коленях на полу, опустив голову на пол, как в молитве. Шмуцокс плакал, сдерживая рыдания, он шептал:

– Это чудо, это чудо, Ваньхен, это чудо… будь свят, будь свят, Ваньхен, и будь счастлив, будь счастлив!..

Шмуцокс плакал. Крашеный пол был начисто вымыт.

Михаил Кузьмич вошел в спальню, наклонился над женой, потрепал ее волосы, поцеловал в лоб, набил портсигар новым запасом папирос, сказал ласково:

– Устала, маленькая?.. Я пойду к гостям, и так уж насквозь проострились… Покойной ночи, маленькая, спи спокойно!..

Через спальню матери и через кухню Михаил Кузьмич вернулся на двор. Шмуцокс бился истерикой в гостиной.

Весь день и весь вечер, пока молодая жена не ушла, Михаил был трезв, веселый и очень вежливый герой вечера. В за полночь он все же напился. Гости разошлись иль полегли костьми к рассвету. На рассвете в саду на траве сидели двое, Мишуха и Антон Коцауров, товарищи детства. На траве рядом стояли тарелка с селедкою, блюдо с клубникою и бутылка водки. Пили из горлышка по очереди и закусывали клубникой с селедкой.

– Стало быть, жизнь началась, – говорил Михаил Максим. – Озорство!..

– Что озорство?

– А так, все озорство!., очень весело. Как на гонках – или как в футбол. Как в «Великом немом» под технической дирекцией господина Максима… Я за невестой меньше ухаживал, чем за мамашей, чтобы она к свадьбе шляпку надела, – и пугал мамашу этою шляпкой, небось, больше, чем за всю жизнь жену напугаю… Ты тоже – гимназию кончил, – а проку?.. Сергей Кошкин, сосед, подрядчик, жук вроде моего брата, если бы он теперь начинал свою карьеру, он давно был бы уже каким-нибудь Сержем Котоврасовым, – сын его, Ванюша, – книг начитался, в инженерное идет и будет Министром путей сообщения, вот увидишь, актрисы будут к нему через кухню бегать, ручки ему целовать, а ты будешь играть в оперном театре в оркестре на кларнете… Ни к чему!.. Ты вот будешь историю изучать на филологическом, а мы с братом Николаем подписываем контракт с фирмой Харлей-Девидсон, – будем поставлять на всю губернию мотоциклеты, – катай, дави по всей губернии!.. – у тебя песенка спета, про вас, говорят, еще Карл Маркс написал – через пять лет интеллигенция будет у нас в услужении, разные там эсэры, – и Ваня Кошкин это понимает… Брат Николай правильно рассудил, когда я в гимназию просился, а он не велел. Кошкин– в столицу, а мы – в губернии…

– Ты в гимназии не был, гимназических курсов не изучал, – сонно говорил Антон, – и поэтому ты не имеешь представления о значении духовных интересов…

– Брось! имею!.. – ни к чему… Тебе ж самому на все наплевать!.. Ну, скажи, – наплевать или нет?..

– Ну, наплевать…

– То-то!.. Поедешь ты в студенты, – четвертной от отца на месяц, а я на мотоцикле в две недели пятьсот рублей выгонять буду.

Птицы в саду свистели до остервенения громко. Водка уже не пьянила. Вкусовая мешанина водки, клубники и сельди казалась нормальной. Солнце еще не поднималось.

…Иван Кошкин вышел на улицу из дома Максимов немного за полночь… Иван прошел на Откос мимо дома Никиты Сергеевича Молдавского, – калитка была отперта, в глуби двора светилось окно Анны Колосовой. Иван долго ходил по Откосу. Он пошел обратно прежней дорогой. Воровски он прошел на двор Никиты Сергеевича. Воровски он постучал в окно Анны.

– Кто там?

– Я, Иван Кошкин. Анна, прошу вас, выйдите в сад.

– Зачем?

– Прошу вас, пожалуйста, это очень важно…

Анна сошла на нижнюю ступень террасы походкою, точно она боялась замарать ноги и замараться даже о воздух. Была она в белом платье, высокая и сильная.

– Что вы хотите от меня?

– Простите, Анна, мне очень неудобно…

– Что вы хотите от меня? – повторила Анна.

– Анна, сегодня мы все, и вы, и я, окончили гимназию, – впереди новое… естественно – подсчитываешь старое… Я хочу знать об Анне Гордеевой…

– Вы же все знаете лучше меня, Иван.

– Я хочу знать о ее смерти…

– И это вы знаете. Вы сошлись с Аней и вы бросили ее, считая, что вы Ницше или – кто там еще?.. – а Аня забеременела от вас.

– Но почему же она не сказала мне об этом?..

– Потому, что она считала вас негодяем.

– И она… она действительно была беременна?

– Да – Вы знали, – почему же вы не сказали мне об этом?

– Потому, что я тоже считаю вас негодяем. Я не думала только, что Аня бросится под поезд.

– Извините, Анна!.. – Иван улыбнулся всегдашнею своею ясною улыбкой, – я же, оказывается, стало быть, убийца… Вы это сейчас сказали мне, и, должно быть, с ваших слов об этом начинают говорить в городе, хотя Аня умерла год тому назад и о ней давно забыли…

– Да, убийца. И дважды, потому что, кроме Ани, вы убили еще ребенка, вашего ребенка. Прощайте!..

– Нет, подождите, Анна, – Иван сказал ласковым приказом и едва уловимою угрозой. – Мне не надо доказывать вам, что я ничем не виноват, ибо я был свободен в моих чувствах, – или мы оба виноваты в одинаковой мере, вы и я, тем, что не предупредили случайности, – и вы даже больше меня, так как вы знали о том, что мне было неизвестно… Почему же пошли слухи, что Аня умерла из-за меня, когда об этом никто, кроме вас, не знал, даже я…

176