Григорий Васильевич дал прочитать Андрею – «Капитал» Маркса. Это было вторым рождением Андрея. Все заново получало смысл, и все в мире становилось на свои места. За бревенчатыми школьными стенами шумел ветер в ночи, в ночах, с пустых полей, – но там уже не было пустоты и не было мрака, – пустота заполнялась не только знанием, но образами. Конечно, не Иван, Петр, Сидор должны проделывать себе новые дорожки, но надо уничтожить все старые пути, чтобы все шли новыми дорогами. Я, я, я, которое угнетало Андрея, уже не болталось в пустоте по ветру, – был товарищ, товарищ с большой буквы, великий товарищ – пролетариат, – и, стало быть, было действие, громадное поле для действия в убежденности. Все становилось на свои места, – не только он сам, Андрей, не только люди и человеческие отношения в Камынске и по всей земле, но – время, честь, долг и – дела, дела!..
Андрей прожил у Григория Васильевича три недели. Григорию Васильевичу многих трудов стоило сделать так, чтобы Андрей оставался в режиме. Андрей едва удерживался, чтобы молчать. Андрей едва удерживался, чтобы не начинать – действовать – сейчас же. Андрей вдруг вновь весело заговорил с товарищами в классе, – это были случайные слова и разговоры, но они освещались новым светом, – и Иосиф Шиллер, немудрящий человек, однажды сказал Андрею, –
– Черт тебя знает, ты знаешь, кого ты стал мне напоминать? – и даже не могу понять – чем?
– Нет. Кого?
– Леонтия Владимировича Шерстобитова… То ли он так же приветливо-иронически шутил?..
Андрей стал казаться приземистее.
В те дни, когда Андрей собирался пойти к Анне и Григорию Васильевичу, – тогда же, после них, он хотел пойти к Оле Верейской, взять обратно у нее ее фотографию. Андрей знал теперь, что он никогда не пойдет к Оле Верейской: не Лелю окружали привидения, но Леля была призраком… Тогда, давно, когда к Андрею приходил прощаться Климентий, – Андрей спешил тогда на свидание с Олей, – и Андрей, и Климентий думали тогда, что они никогда больше уже не встретятся товарищами, – они ошибались.
У Андрея совершенно обозначилась воля.
Андрей был совершенно взрослым человеком.
Дневники в Камынске писали многие, – и самыми обстоятельными оказались дневники Ипполита Разбойщина. Если б эти дневники были проведены через всю жизнь Ипполита, они б дали ему право быть камынским писателем, как был камынским художником мещанин Полканов. Дневник велся в щеголеватых клеенчатых тетрадях. Кипа клеенчатых тетрадей исписана была, главным образом, фамилией – Ippolit Razboicshin или просто Поля, – а также стихами, сотнями стихотворений, под которыми изредка подписывалась фамилия поэта, но всегда – фамилия Разбойщина и приписки, – «списано из альбома Молласа», «списано из альбома Бетси Коровкиной», «нравится, но не очень, знаю наизусть». В то время, когда Леопольд Шмуцокс и Андрей Криворотов увлекались стихами Брюсова и Блока, Ипполит выписывал стихи – Козлова (десятка два стихотворений), Лермонтова (все его поэмы), Красовского, Жуковского, Пушкина (выписана «Русалка»), Некрасова, Надсона (очень много), Минаева, Шабловского, Перцова, Майкова, Гриневской, Чирова, Славина, Дмитриева, Артамонова, Чемисова, Батова, Коробова, Чирикова, Олега Леонидова, – и очень много стихов без подписи, с пометкою – «из численника»…
Ипполит Разбойщин писал:
. . . . . . . . . . . . . . .
«Что было раз и вновь едва ли повторится!..
Мой девиз: прощай мое вчера – скорее к неизведанному завтра!..
У КОРОВКИНОЙ . . . . . . . .
Вот как уже две недели исполнилось сегодня второго июля, как я провожу все вечера у О. Н. Коровкиной… У нее есть дети, которые устраивают детский спектакль – меня тоже пригласили к себе, слыша, что я играю порядочно, а главное никогда не откажусь сыграть… Действительно, я согласился, но только с условием, чтобы и моего товарища Нагорного Федю тоже пригласили. Мне одному играть страшно не хотелось в кругу маленьких подруг Бэтси, во-вторых если взрослых – но неинтересных. И вот я просил на основании этого пригласить Нагорного играть… Просьбу уважили…
Ну я конечно счастлив и доволен – что я теперь хоть не один, а то прямо горюха вокруг тебя все маленькие девочки – отвратительные дочери пристава Сампсоновы Зоя и Лидка.
Преотвратительный да еще недруг Мишка Шмелев-Максим.
Так что совсем не знаешь куда попал видя таких типов окружающих тебя!
Ну слава Богу чем дальше стало как-то получше… пригласили в качестве капельмейстера Мишку-Максима, в качестве декоратора Нагорного Федю по моей протекции… В общем стало как-то поделикатеснее. А время-то шло, незаметно подружился опять с Сампсоновой Лидиею с которой я и проводил вечера у Коровкиных во время репетиций.
Но недолго это ухаживание продолжалось вышел скандал маленький между нами и ею с нашим режиссером комическим Алекс. Вас. Нагорным, Фединым родителем.
1) Она меня в чем и как-то оскорбила.
2) Режиссер просил ее неоднократно посерьезнее относиться к своей роли и получше вести себя во время хода репетиций – Ужасно играла?!?! и во 100 раз хуже вела себя…
За первое я ужасно был обижен на нее…… Да! и правду сказать, на каком основании эта кикимора заморская может оскорблять меня?!!!
Ну это не так важно как второе… а именно все артисты и артистки если так можно назвать наших любителей, и даже некоторыя из девиц играли сорвав сердце и соврав своим родителям, что она не играет!! – Вот даже до чего дошла, подругам и то даже не велят быть с нею…