Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 154

154

– Что вы делаете? – прошептала она покорно, она не улыбалась и сразу постарела, глаза ее стали виноватыми.

Иван молчал. Валентине Александровне показалось, что у Ивана вспыхнули глаза, таинственно, как у кошек в темноте. Иван чуть-чуть улыбнулся. Он подносил свои губы к губам Валентины Александровны. Левая рука Ивана опускалась вниз, Иван сгибался, – и вдруг, с ловкостью кошки, он поднял Валентину Александровну на воздух так, как не поднимали ее, должно быть, с детства. Руки Ивана, которые казались бессильными в выхоленности, Валентине Александровне показались стальными. – Валентина Александровна была девушкой, когда она сошлась с Иваном. Иван знал много уже девушек и женщин, когда он сошелся с Валентиной Александровной.

За день до бала в мужской гимназии был бал у гимназисток. Масленица путала время и вообще все порядки, – можно было вставать вместо половины восьмого в двенадцать и в двенадцать надо было есть блины, – к товарищам можно было приходить не только до восьми, но и в полночь, если окна были освещены и из-за стен вырывался шум, и уходить можно было не в десять вечера, а в три утра. На балу в женской гимназии были и Иван, и Валентина Александровна. Как всегда на людях, Иван веселился далеко от Валентины Александровны, – Валентина Александровна скучала около жены директора Вальде. Весь вечер Иван танцевал с гимназисткой, красавицей Анной Гордеевой. Все же Валентина Александровна окликнула однажды Ивана, –

– Кошкин, почему вы не пригласите меня на вальс? – сказала она и, танцуя, с лицом, как на уроках, она прошептала:

– Меня приглашал сегодня после бала на ужин директор, но ровно в двенадцать я пойду домой. Приходите. Ровно в двенадцать…

Валентина Александровна ушла с бала ровно в двенадцать часов ночи. Кошкин танцевал с Гордеевой до половины второго, когда стали привертывать лампы в танцевальном зале, а начальница гимназии кричала по классам, –

– Ну, господа, господа гимназисты, пора и честь знать!..

Иван провожал Гордееву и долго гулял с ней по Откосу, пока довел ее до сиротского приюта, где она жила.

И был бал в мужской гимназии. В этот вечер по площадям, по улицам, под домами и под заборами шаталась метель, сыпала снегом, выла ветрами, заметала дороги, дома, улицы. На балу Леопольд взял Андрея под руку и сказал:

– Ах, да!.. Давай условимся никогда больше не говорить об этом…

На балу Иван все время танцевал с Гордеевой, – и один-единственный раз танцевала с Иваном Валентина Александровна.

– Ты не пришел вчера ко мне, – сказала Валентина Александровна, она хотела сделать лицо, как на уроках, но глаза ее глянули на Ивана виновато. – Почему?

Глаза Ивана были ясны. Люстра отражалась в брильянтине его волос…

– Я вчера провожал Аню Гордееву, – сказал Иван, кавалерски улыбаясь.

– Я опять сегодня уйду ровно в двенадцать. Хорошо?.. Ты должен прийти. Да?

– Нас могут заметить, Валентина Александровна, – сказал Иван, кавалерски улыбаясь и так, что его действительно можно было услышать.

В тот вечер, впервые после бойкотной «пфимфы», Валентина Александровна заговорила с Андреем вне классных разговоров. Она остановила Андрея в коридоре и спросила его, почему он не танцует, – он ответил, что он вообще не умеет танцевать. Она спросила, какие новые книги прочел он, – он ответил, что, за гимназическими уроками, сейчас ничего не читает. Они разошлись. Это было после того, как Валентина Александровна танцевала с Иваном.

Метель выла трубами и чердаками, заметала дома и дороги. Валентина Александровна ушла с бала ровно в двенадцать. К двум потухли огни в гимназических залах. Часа в три Валентина Александровна выходила на крыльцо своей избы, – ей казалось, – в последний раз. Она осмотрелась по сторонам в метель и ушла обратно. Она выходила опять и опять. Ей казалось, что кроме метели стучится Иван, – и она играла Скрябина.

Бал был шумен и весел. Можно было посыпать друг друга конфетти. Гремела музыка, и все танцевали. Андрей вообще не танцевал и стеснялся танцев. Оля Верейская отсутствовала, – она с родителями уехала на всю масленицу в имение к знакомым помещикам. За отсутствием Оли в начале бала Андрей занят был неизвестной ему маленькой гимназисткой. Она пришла со старшей сестрой, – также неизвестной Андрею и не заинтересовавшей его. Ей было лет десять, этой девочке, которую с таким вниманием рассматривал Андрей. Она была одета в старенькое гимназическое платьице, она была худенькой и некрасивой. Маленькая, бледная, с красными от морозов руками, эта девочка не вызывала ничьего внимания, чужая на балу и возрастом, и тем, как она была одета. Но она не замечала этого, ей было безразлично, что она никому не нужна, что туфли у нее с помпонами, самые дешевые, а чулки подштопаны. Она радостно, открыто – и очень ласково, и с явным интересом – рассматривала людей. Голубые ее глаза смотрели необыкновенно простодушно и ласково, – такими они казались Андрею. Ее все интересовало. На нее никто не обращал внимания. Она пришла со старшей сестрой и теребила сестру. Сестре было лет шестнадцать, она была хорошенькой, она была в аккуратном гимназическом платье, и чулки ее не были штопаны, – она, чужегородная и приезжая «иностранка», уверенно ждала, когда ее пригласят на вальс, – и маленькая сестренка явно надоедала ей, мешая своими расспросами. Сестра отвечала невпопад, – быть может, сестра стыдилась сестренки в туфлях с помпонами. К сестре подошел Антон Коцауров, щелкнул каблуками, наклонил набок голову, томно сказал:

154