Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Страница 150

150

– Я совсем не герой.

– Конечно, – Анна сказала очень просто.

В гимназии Андрей не заговаривал с Иваном, Иван не заговаривал с Андреем. Прошла вторая четверть, всевышние силы упасли от двоек. Веселились на рождестве и на святках. Пошла третья четверть, – «солнце на лето, зима на мороз», – очень заметно вырастали дни, и рабочее время от этого уменьшалось. Понятия дружбы у Андрея от осенних событий росли. Дружба по правилам Андрея была рыцарским качеством, воспитанная верностью Остапа Бульбы, сына Тараса. И на Откосе однажды, когда гимназисты гуляли в пустой урок, в полдень, веселым февральским морозом, Леопольд, внимательно рассматривая поля за Подолом, те снежные просторы, о которые можно порезать глаза, сказал Андрею:

– Знаешь, Андрюша, я, наверное, скоро застрелюсь. Это было в пустой урок после большой перемены. Андрей заволновался, затеребил Леопольда.

– В чем дело, Лео? – как ты пришел к такому выводу?! – объяснись!

Леопольд не сказал больше ни слова, замолчал. Андрей возмущался. Гимназистам надо было идти в класс. После уроков гимназисты задерживались на репетиции перед масленичным балом-спектаклем. День прибавился уже часа на полтора, – Леопольд вернулся домой в закатный час.

Мать стояла у окна в гостиной. В комнате были густые сумерки, за окном текла густая синь, золотело облако в небе. В комнате залегла тишина натопленных печей и покойствия. Лица матери видно не было, виден был один силуэт. Она смотрела в окно, не заметив прихода сына. Голова ее была опущена, плечи поникли под тяжелым пледом. Леопольд подбежал к матери, прижал голову к ее груди.

– Мама, мама, какая страшная вещь – жизнь!.. Ты прости меня, я слежу за тобой. Человеку дано жить, вот, каждым днем, каждым часом. Затем будет смерть. Ты встаешь по утрам, провожаешь меня и папу, и у тебя такие длинные дни, один, как все. Я не могу передать словами… Все мы, все мы умрем, – и вот каждая твоя минута – к смерти… Я знаю, почему ты изучаешь английский язык и стыдишься говорить на нем, не умея произносить слова, – это для того, чтобы заполнить пустое время, тебе нечего делать… Это очень страшно, – пустое время!.. Для этого ты читаешь мои книги, для этого ты ходишь со мною на каток, – все это тебе неинтересно, – ты убиваешь время. Я не умею найти слов, – это очень страшно!.. Если бы я мог умереть за тебя, мама…

В тот вечер мать была активна. Она одна ходила на Откос, долго ходила по морозам Откоса, решительными шагами, в лунной тишине. Герра Шмуцокса дома не было. На него нападала очередная тоска от лютого одиночества, – в этот вечер он отправился к Верейскому на винт, – к масленице собирался в Москву. Леопольд сидел у себя, за уроками и потом за книгой. Дом покойствовал тишиной и теплом, как кот на печи, отдыхал во мраке незажженных ламп.

Звонил по телефону герр Шмуцокс:

– Марихен, я играю в винт у князя. Скажи, чтобы заложили лошадь, приезжай сюда. Тут имеются вкусные вещи из Петербурга, от Елисеева. Ждем!..

– Да, я приеду, – ответила фрау Шмуцокс, – и весь вечер проходила по темной гостиной бесшумно, не зажигая света, кутаясь в плед. Сын не выходил из комнаты.

В тот вечер Андрей был занят на репетициях в гимназии, его не отпускали, он рвался к Леопольду. Леопольд должен был прийти в гимназию и не пришел. В десять у Шмуцоксов ворота запирались на замки.

Наутро в рисовальном классе Леопольд медленным глазом выверял голову Зевса, чтобы нарисовать ее на бумаге, покоен и молчалив. На втором уроке – на физике – Леопольд сунул под партой Андрею свой дневник, где на отдельной странице было написано:

...

«…есть такие дела, которые должен решить каждый только для самого себя, так как эти дела касаются только одного, – по-своему решить любовь и смерть… Этими делами человек определяет свое место к другому человеку. И тогда совершенно безразличными становятся – страдания, завтрашний день, даже люди, которые вокруг него…»

– Что это значит?! – прошептал за партой Андрей.

Леопольд не ответил.

Пятый урок был уроком Валентины Александровны. Андрей прикинулся захворавшим и ушел с пятого урока. Он пошел к фрау Шмуцокс. Он находился в окончательном расстройстве, – он не заметил, что поступает примерно так же, как поступал его отец, придя со своими рассказами на педагогический совет, – Андрей не знал лишь, предает ли он или не предает дружбу? – Он сказал без вступлений:

– Знаете, Мария Адольфовна, я вчера гулял с Лео по Откосу, и он мне сказал слово в слово, – «знаешь, Андрюша, я, наверное, скоро застрелюсь»… Я стал его спрашивать, он молчит. А сегодня он дал мне выписку из своего дневника, философию, которую я не понял, к чему она. У меня есть жизненный опыт, и все в жизни чепуха, как, например, со мною и учительницей французского языка. Но чепуха может стать катастрофичной.

В комнату шли мороз и свет через хвощи доледниковых эпох на стеклах, в комнате был белый, очень резкий свет. Мороз в окнах казался холодным и пустым. Все морщинки у глаз и на висках фрау Шмуцокс вдруг стали очень видны. Шаль упала с плечей фрау Шмуцокс. Фрау Шмуцокс крикнула, совсем как кухарка:

– Узнайте, что с ним! – узнайте сейчас же! – узнайте во что бы то ни стало! – идите! узнайте!..

На секунду Андрей ощутил себя кухонным мужиком. Фрау Шмуцокс овладела собою, она опустилась лирически на диван.

– Андрюша, голубчик, – вы его друг, он единственный у меня… Андрюша, голубчик, узнайте, что с ним, ради материнской любви…

Леопольд пришел в тот день после уроков – деловитым и медленным, как всегда. Мать видела через окно, как он, сойдя с санок, взял под козырек перед кучером Иваном, поклонившись. Мать встретила сына в прихожей. Сын медленно раздевался.

150